Случайный отрывок из текста: Фарид ад-дин Аттар. Рассказы о святых. Хазрат Мансур Аммар
... Один богач дал четыре дирхама своему слуге и отправил его на базар. По дороге слуга встретил Аммара, читающего проповедь. Он говорил: «Найдется ли среди вас человек, который дал бы мне четыре дирхама взамен того, что я четыре раза помолюсь за него Богу?» Слуга дал четыре дирхама Аммару и попросил его четыре раза помолиться за него. Аммар спросил у слуги, о чем он должен просить Всевышнего. Слуга ответил: «Во-первых, я должен стать свободным; во-вторых, мой хозяин должен покаяться в грехах; в-третьих, я хочу получить вместо этих четырех дирхамов такую же сумму, и, в-четвертых, я прошу, чтобы Господь даровал Свою милость мне, тебе и всем верующим, собравшимся здесь». Аммар помолился Богу и попросил Его об этом. Когда слуга вернулся домой, его хозяин был очень зол на него, но после рассказа слуги, он не только перестал сердиться, но испытал большое душевное смятение. Он почувствовал глубокое раскаяние, упал на колени и стал просить Бога простить его за совершенные прегрешения. Затем он отпустил слугу на волю и в благодарность подарил ему четыре сотни дирхамов. Во сне богач услышал, как Глас Божий сказал ему: «Ты сделал свое дело, теперь Мы делаем Наше. Мы даруем Нашу милость тебе, твоему слуге, Аммару и всей общине». ...  Полный текст

Теневые картины

(Из путешествия по Гарцу 1831 г.)

АМУР-ПРОВОДНИК. ЧЕРТОВ ВКУС. ДОМ УМАЛИШЕННЫХ

К утру погода несколько прояснилась, но надежды на возможность пуститься в горы было мало. Это был первый ненастный день за все время моего путешествия, и с точки зрения новизны я нашел его даже интересным, да кроме того, утешал себя надеждой, что днем, верно, прояснится! Действительно, не прошло и часа, как ливень перешел в небольшой дождичек. Мы воспрянули духом и, взяв в проводники десятилетнего крестьянского парнишку, отправились в горы. Парнишка шлепал по лужам босыми ножонками, смеялся и болтал без умолку, так что мне невольно подумалось: «Парнишка-то из молодых, да ранний! Уж не сам ли это шалунишка Амур навязался нам в проводники?! Только бы он не сыграл с нами какой-нибудь штуки! Его ведь хватит на это! Вессель бранит его «сопляком, который пускает в людей стрелы» («Vig lille Snottede, som skyder Folk med Pile!» — популярное изречение из классической пародии датского поэта-юмориста Иоганна Весселя: «Kjoerlighed uden Stromper» («любовь без чулок»). — Примеч. перев. )!. Досадно ведь, в самом деле, что этакий мальчишка властен подстрелить любого взрослого, почтенного человека! Влюбленные взаимно, говорят, помогают друг другу вытащить стрелы из раны и живо выздоравливают, но беда, если стрела останется в сердце! Такая рана грозит смертью!

Путь наш лежал на Гогенштейн, но мы решили свернуть с дороги, чтобы взглянуть на причудливую картину природы близ Чертова моста. А право, у черта есть вкус! Любое местечко, носящее его имя или намекающее на него, отличается особой, оригинальной картинностью! С именем его обыкновенно связаны самые романтические уголки земли. Повторяю, у черта есть вкус — хоть одно хорошее качество!

Вдоль Эльбы, под навесом высоких скал, вьется узенькая тропинка. На той стороне реки возвышается замок Зоннештейн; в нем теперь убежище для умалишенных.

Странное чувство должно охватывать каждого при входе в этот замок. В стенах его заключен особый мир, мир людей, как бы вихрем каким сметенных со своего естественного пути. Да, придави свежий, полный жизни зеленый росток, и он увянет, свернется или вырастет уродцем. Фантазия, этот лучший гений жизни, превращающий своими чарами пески пустыни в Эдем, переносящий нас на своих могучих крылах через глубочайшие пропасти, через высочайшие горы и открывающий нам небо, является здесь ужасною химерой с головой Медузы. Взгляд ее мертвит мысль, вовлекает жертву в магический круг, из которого ей уже нет выхода; она погибла для света.

Видите вы эту четырехугольную каморку с решетчатым окном у самого потолка? На полу солома, а в нее зарылся голый чернобородый человек. На голове у него венок из соломы; это его корона; в руках он держит увядший стебель репейника; это его скипетр. Он замахивается им на жужжащих вокруг него мух; он ведь король, деспот, а мухи его подданные, которые возмутились против него и теперь ищут его головы. Они уже проникли в нее, как — он сам не понимает, но слышит, что они жужжат там! Сорвать ее с плеч им, однако, пока не удается!

А вот женщина; когда-то она была красива, но теперь черты ее искажены страданием. «Я — Леонора, возлюбленная Тассо! — говорит она. — Гейне тоже воспел меня! Ах, сколько поэтов воспели меня! Это приятно щекочет женское сердце! Я горжусь этим! Был еще один... но он не мог воспеть меня и застрелился... Что ж, это ведь не хуже песни! Теперь весь свет помешался от любви ко мне, вот я и отправилась сюда, в этот чужой замок. Но и здесь все без ума от меня! Я тут, однако, ни при чем!»

У открытого окна сидит бледный юноша; подперев голову рукою, он глядит на розовое вечернее небо и на плывущие по Эльбе корабли с распущенными парусами. Наше приближение не выводит его из этого задумчиво-созерцательного состояния, он и на все существование свое смотрит как на мечту, весь ушел в воспоминания о каких-то лучших временах и нас, как и все окружающее, принимает за призраки.

А вот этот человек помешан на мысли, что ему слышно биение сердца всех и каждого, слышно даже, как сердца разрываются в момент смерти, и вот эти звуки раздаются в его ушах так громко, дико, раздирающе, что доводят его до бешенства. Тогда его привязывают к стулу на колесах, который приводится в круговое движение, и кружат, кружат несчастного, издающего дикие вопли до тех пор, пока он не потеряет сознания.

Но скорее прочь от этого ужасного зрелища! Экипаж уже ждет нас и часа через два привозит обратно в Дрезден.

Странно! Я не задумываюсь поверять свои чувства бумаге, хотя ее листы и являются тростником царя Мидаса, готовым разблаговестить мои тайны на весь мир, и в то же время я усердно скрываю их от людей, с которыми нахожусь в личных сношениях. В юности я столько натерпелся от насмешек над моей чувствительностью, что выучился играть в лапту собственным сердцем и лучшими его чувствами из страха прослыть чувствительным глупцом среди других разумных людей. Страх этот очень часто охватывает меня и теперь, когда сердце вдруг заговорит во мне, и я поскорее корчу забавную мину — авось не заметят, что я плачу! Вот и сейчас, прощаясь с моим земляком Далем, я стыдился дать ему заметить мою грусть, начал смеяться и шутить напропалую, пока не очутился на улице. Тут уж, должно быть, глаза мои запорошило песком — слезы так и потекли по щекам.