Случайный отрывок из текста: Райнер Мария Рильке. Истории о Господе Боге. Как старый Тимофей пел, умирая
... Когда старый Тимофей умер, дом, в котором Егор жил теперь один, оставался еще некоторое время запертым. Но весной Егор Тимофеевич, у которого отросла длинная борода, вышел за ворота и стал ходить по деревне и петь. А позже он пошел и по окрестным деревням, и мужики уже говорили, что Егор стал никак не менее искусным лирником, чем его отец Тимофей, потому что он знал множество торжественных и героических былин и все те напевы, которые никто, хоть казак, хоть мужик, не может услышать и не зарыдать. А еще у него был такой нежный и печальный тон, какого никто прежде не слышал ни от одного певца. И этот тон звучал всегда в припеве, совершенно неожиданно и поэтому был особенно щемящим. Во всяком случае, так мне рассказывали. ...  Полный текст

Уолт Уитмен. Листья Травы

Наша Старая Листва

Всегда старая наша листва!

Всегда полуостров зеленой Флориды—всегда драгоценная дельта Луизианы—всегда хлопковые поля Техаса и Алабамы,

Всегда золотые взгорья и впадины Калифорнии и серебряные хребты Нью-Мексико—всегда тиховейная Куба,

Всегда огромный обрыв, измученный южным морем, он неразлучен с обрывами, измученными восточным и западным морем,

Простор восемьдесят третьего года Штатов, три с половиной миллиона квадратных миль,

Восемнадцать тысяч миль морских побережий, тридцать тысяч миль судоходных рек,

Семь миллионов отдельных семейств и то же число жилищ—всегда их столько и больше, ибо они разветвляются на бессчетные ветви,

Всегда приволье и многообразие—всегда континент Демократии;

Всегда прерии, пастбища, чащи, огромные города, путешествующие, Канада,снега;

Всегда этот тесный ремень на бедрах, стягивающий земли вокруг огромных овальных озер;

Всегда Запад со стойкими аборигенами и наплывом пришельцев, туземцы радушные, грозные, издевающиеся над захватчиками;

Все края, Юг, Север, Восток—все труды, беспорядочно совершавшиеся во все времена,

Все люди, дела, движения—что-то замечено, большинство незамечено!

Я прохожу по Манхеттену, вокруг меня сгустки жизни,

В верховьях рек по ночам на глазах у сосновых сучков пароходы грузятся лесом,

Днем солнечный свет затопляет долину Саскуэханны и долины Потомака и Раппаханнока, и долины Роунока и Делавера,

На севере хищные звери охотятся на безлюдных склонах Адирондакских гор или жадно лакают воду Сагино,

В одиноком заливчике дикая утка, отстав от стаи, покачивается на беззвучной волне,

После дня на уборочной в стойлах волы отдыхают стоя, они чересчур устали,

Вдали, на арктической льдине, дремлет моржиха, моржата резвятся вокруг нее,

Ястреб идет под парусом туда, где людей не бывало, полярное море рябится, сверкает из-за торосов, широкое,

Белый сугроб ползет туда, где корабль терпит крушение в бурю,

На твердой земле разнобой больших городов, но колокола согласно бьют полночь,

В первобытных лесах свои звуки—вой волка, вопль пантеры, рев охрипшего лося,

Зимою под голубым непрозрачным льдом озера Мусхед, летом в прозрачной зеленой воде играют форели,

На низких широтах в теплом воздухе Каролины большой черный сарыч медленно проплывает над лесом,

Внизу—красный кедр, обрамленный тиландрией, сосны и кипарисы растут на белом песке, гладком и бесконечном,

Грубые лодки спускаются вниз по Пиди, вверх по огромным стволам карабкаются вьюнки с яркими цветами и ядовитыми ягодами,

Косматую драпировку виргинского дуба, длинную, до земли, неслышно колеблет ветер,

В Джорджии возчики расположились на ночь, горят костры, ужин едят белые вместе с неграми,

Тридцать—сорок больших фургонов, мулы, кони, волы жуют над корытами,

Тени, блики под листьями сикоморы, черный дым от смолистой сосны завивается кольцами и улетает.

Рыбаки-южане в проливах и бухточках Северной Каролины ставят сети на пузанов и сельдь, на берегу лошади крутят лебедку, улов разделывают, коптят, упаковывают;

В глубине сосновых лесов смола капает из надрубов, здесь скипидарные промыслы,

Здесь за работой здоровые негры, земля повсюду усыпана хвоей;

В Теннесси и Кентукки рабы грузят уголь, плавят металл, куют, лущат кукурузу,

В Виргинии вернувшегося после долгой отлучки сына плантатора радостно обнимает состарившаяся мулатка-кормилица,

По рекам лодочники на ночь бросают якорь и ложатся спать в лодках под покровом высокого берега,

Кто-то из молодежи танцует под банджо и скрипку, кто-то сидит на борту, курит и разговаривает;

Под вечер пересмешник, американский комик, поет в Великой Мрачной Трясине,

Зеленоватые лужи, густой травяной дух, жирный мох, кипарис, можжевельник;

К северу парни с Манхеттена, стрелковое общество, возвращаются вечером с загородной прогулки, из дула ружья у каждого торчит цветок: подарили женщины;

Дети играют, у отца на коленях уснул мальчишка—губы его шевелятся! как он во сне улыбается!

Конный разведчик в равнинах к западу от Миссисипи выехал на бугор и обозревает окрестности;

Калифорнийская жизнь, бородатый, в грубой робе золотоискатель, крепкая калифорнийская дружба, душистый воздух, вдоль конской тропы заброшенные могилы;

В Техасе хлопковые поля, негритянские хижины, возчики на дорогах, волы и мулы тянут подводы, хлопок в кипах на берегах и у пристаней;

Всеобъемлющая, высокая и бескрайняя Душа Америки, она состоит из равных двух полушарий, одно—Любовь, другое—Захват или Гордыня;

Позади мирные переговоры с ирокезами, коренными жителями, трубка мира, третейский суд, подписание соглашений,

Вождь племени выпускает дым сначала к солнцу, потом к земле,

Танец скальпов, гортанные восклицания, разрисованные лица,

Военный отряд выступает, долгий скрытый поход,

Колонна по одному, в руках томагавки, внезапность, резня;

Все эти действия, сцены, обычаи, люди, отношения в этих Штатах, воспоминания, учреждения,

Все эти Штаты в целом, каждая квадратная миля Штатов, не упуская ни дюйма;

Я, довольный, бесцельно брожу по тенистым дорогам и сельским полям, полям Поманока,

Гляжу, как, спиралью кружась друг вокруг друга, взлетают две желтеньких бабочки,

Ныряет ласточка, гибель мошек, осенняя путешественница на юг, летящая к северу ранней весной,

Деревенский мальчишка на склоне дня гонит стадо коров и кричит, когда они медлят у придорожных кустов,

Пристани Бостона, Филадельфии, Балтимора, Чарлстона, Нью-Орлеана, Сан-Франциско,

Корабли отплывают, моряки напрягают мускулы у кабестана;

Вечер—я в своей комнате,—солнце заходит,

Летний закат входит в распахнутое окно и освещает рой мух, пляшущих в воздухе посередине комнаты, и отбрасывает мечущиеся точки мушиных теней на озаренную дальнюю стену;

Американская дама атлетического сложения держит речь перед огромной толпой,

Мужчины, женщины, иммигранты, возможности, изобилие, индивидуализм этих Штатов—каждый лишь за себя, делай деньги!

Заводы, машины, лошадиные силы, лебедка, рычаг, блок, уверенность, уверенность в своем месте, доходе, свободе, завтрашнем дне,

В космосе—архипелаги, разбросанные острова, звезды; на твердой земле—страны, мои страны,

О страны! все так дороги мне—такие, как есть (какие ни есть), каждую принимаю в свои песни, становлюсь ее частью (какой ни есть),

Там, на юге, я медленно хлопаю крыльями и кричу с мириадами чаек, зимующих у побережья Флориды,

И меж берегов Арканзаса, Рио-Гранде, Нуэсес, Брасос, Томбигби, Красной реки, Саскачевана и Осиджа я смеюсь, журчу и бегу с весенними водами,

К северу, на песках плоской бухты Поманока, я в компании снежных цапель брожу по отмелям и ищу червяков и водоросли,

Победно щебечет райская птица, ради забавы пронзившая клювом ворону—и я щебечу победно,

Перелетная стая диких гусей садится осенью у реки, тело стаи ищет прокорма, по краям ее сторожевые задрали головы и наблюдают, время от времени их сменяют другие сторожевые—я ищу прокорма со стаей и стою свое время на страже,

В канадских лесах загнанный лось, огромный, как бык, в отчаянии встает на дыбы и над охотниками заносит копыта, острые, как ножи,—и я в отчаянье, загнанный, встаю на дыбы,

Манхеттен, улицы, пристани, разгрузка, склады, бесчисленные рабочие в мастерских,

Я сам с Манхеттена и о нем пою—и во мне не меньше Манхеттена, чем во всем Манхеттене,

Я пою песнь о Них, моих вечно единых землях—тысячи разных частей и составов моего тела не неизбежней едины, чем эти земли, и в единстве своем, как и эти земли, складываются в ОДНУ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ;

Народы, климаты, травы великих пастушьих Равнин,

Города, труды, товары, животные, смерть, война, добро и зло—все это я,

Все это дарит во всех подробностях старую нашу листву мне и Америке, и разве могу я не передать им путеводную нить единства, чтоб тебе дарилось, как мне?

Кто бы ты ни был! могу ли я не протянуть тебе эту божественную ветвь с листьями, чтоб ты избранным стал, как я?

Могу ли я этой песнью не предложить тебе самому составлять букеты из несравненной листвы этих Штатов?