Случайный отрывок из текста: Райнер Мария Рильке. Письма к молодому поэту
... Я верю, что почти все наши печали есть минуты духовного напряжения, которые мы ощущаем, как боль, потому что мы уже не знаем, как живут наши чувства, которые на время стали нам чужими. Потому что мы остались наедине с тем незнакомым, которое в нас вступило; потому что все близкое и привычное у нас на время отнято; потому что мы стоим на распутье, где нам нельзя оставаться. Поэтому и проходит печаль: новое, возникшее неизвестно откуда, вошло в наше сердце, уже вступило в самую потайную его область, и оно уже не там,— оно в крови. И мы не узнаем никогда, что это было. ...  Полный текст

Д. Шеваров: Дюймовочка из Касимова

Анна Ганзен... Какое морозное, звонкое имя! Будто кто-то постучал с улицы в заиндевевшее окно - коротко и весело, и стекло отозвалось по комнатам: "Ан-н, ан-н, ен-н..."

Как там, в "Дюймовочке"?

"Жила одна женщина, и не было у нее детей. А ей очень хотелось маленького ребеночка..."

Возможно, все так и было. Было ячменное зернышко. Был снег. Помните, как много снега в "Дюймовочке"?

"Пошел снег, и каждая снежинка была для Дюймовочки то же, что для нас целая лопата снегу..."

Аня родилась на исходе 1869 года в маленьком городе Касимове, что на Оке. До Рождества оставалось несколько дней, и у всех было веселое, расчудесное настроение. Со стороны это было не очень заметно - только дымки стояли в морозном воздухе, как заколдованные, да  улица скрипела валенками и звенела ведрами. Но маленькая Аня все приметила и решила, что мир очень рад ее появлению на свет, а город Касимов рад больше всех. Утро жизни обещало быть замечательным.

Аня рано стала писать стихи. Многие девочки пишут стихи, а потом бросают. У Ани эта привычка осталась на всю жизнь — записывать свои чувства в стихах.

О мир созвучий гармоничных,

Видений, образов, картин

И грез волшебно-поэтичных,

Меня влечешь лишь ты один,

Так писала Аня в четырнадцать лет, как раз накануне того, как совершенно сказочные обстоятельства вмешались в ее жизнь.

Могла ли девочка  из провинциального Касимова вдруг встретить актера Королевского театра Дании? В грезах и видениях, конечно, могла. И влюбиться могла по-детски призрачно и нежно. Но в жизни? Нет, в жизни вероятность их встречи определенно была равна нулю.

И все-таки они встретились: шестнадцатилетняя гимназистка Аня Васильева и бывший актер Королевского театра в Копенгагене Петер Ганзен. Где и как это случилось — не знаю. Знаю лишь, что к тому времени отец Ани, купец Василий Васильев, перевез семью в Петербург, Аня училась в Литейной гимназии (и закончила ее потом с серебряной медалью), а Петер Ганзен поступил на русскую службу, был почтово-телеграфным чиновником 2-го разряда и заведовал телеграфной школой.

Необычным чиновником был Петер Ганзен. "Милостивый государь, Петр Богданович!" — так обращался к нему великий русский писатель Иван Гончаров, который одно  время хотел учиться у Ганзена датскому языку. Петер, ставший в России Петром, был знаком и состоял в переписке с Львом Толстым, Владимиром Соловьевым, Иваном Гончаровым по одной причине: он переводил русских писателей на датский язык. А скандинавских писателей – на русский. Ганзен - единственный датчанин, попавший в словарь "Русские писатели".

"Я могу только радоваться, - писал ему Гончаров, — что перевод попал в такие хорошие руки, как Ваши..." Приехав в Россию без единого русского слова в запасе, Ганзен через семь лет так говорил и писал по-русски, что никто не мог принять его за иностранца. И объяснялся он с Аней Васильевой, конечно же, по-русски.

Но мне почему-то думается, что первой объяснилась Аня. И кажется — в письме.

...Я, наконец, должна признаться

И тайну сердца вам сказать.

Уж год минул с того мгновенья,

Как в вальсе вы со мной неслись

И звуки дивно в отдаленьи

Волной волшебною лились...

Крупным каллиграфическим почерком записала Аня эти стихи в линованную ученическую тетрадку. Сохранились листки из нее, и мы теперь знаем, как они встретились - в вальсе...

... И с этих пор я безнадежно

 Люблю всем сердцем вас…тебя!

В 1888 году они обвенчались. Аня Васильева стала Анной Ганзен. Она закончила Высшие женские курсы, но главный университет был теперь дома. За каких-то два-три года она выучилась у Петера датскому, норвежскому, шведскому языкам. Петер берется переводить пьесы и автобиографию Андерсена, Аня выбирает его сказки.

То ли оттого, что Петер много рассказывал ей об Андерсене, с которым был знаком в юности, то ли потому, что Аня была еще сама как ребенок, но переводы сказок ей удались, и мы до сих пор читаем великого датчанина в переводах Анны Ганзен.

В этом  году исполнилось ровно сто лет, как в России вышло четырехтомное собрание Г.Х. Андерсена в переводах А. и П. Ганзенов. Тогда Андерсен впервые был переведен не с вторичных немецких изданий, а с оригинала. Андерсен заговорил с детьми сильным языком русской литературы.

"Ласточка взвилась стрелой и полетела над темными лесами, над синими морями и  высокими горами, покрытыми снегом. Тут было очень холодно, и Дюймовочка вся зарылась в теплые перья  ласточки..."  Теперь нам кажется, что имя Дюймовочка  всегда было в русском языке. Удивительно,  как оно сразу, еще в начале нашего века, стало для всех русских читателей домашним, своим. Василий Розанов вспоминал, как его дочка Надя запоем читала Андерсена в 1906 году: "... 7-ми лет она раз 20 перечитала "Дюймовочку".., всем рассказывала о своей Дюймовочке и на несколько лет мы ее прозвали Дюймовочкой. Она была тогда совсем крошечной..."

У Анны и Петера Ганзенов было пятеро детей: сыновья Владимир, Лев и Дмитрий, две дочери, одну из которых звали Марианной. Сохранилась сказка в стихах "Про Ёженьку", которую Анна Васильевна написала для своих маленьких детей. "Жил-был Ёженька в лесу возле старых гор..."

1917 год расколол семью. Петер Ганзен уехал на родину в Данию. Дмитрий жил в Риге и оказался тоже за границей. Владимир застрелился. Лев был расстрелян как царский офицер. Одна из дочерей осталась с матерью. В октябре 1918-го Анна Васильевна записала в дневнике:

... Не до нежных слов, объятий

тем, кто местью опьянен,

кто взял гимном хор проклятий,

рев толпы, голодных стон!

В июне 19-го года Анну Ганзен арестовали в Петрограде вместе с дочкой.  Несколько недель они провели в доме предварительного заключения на Шпалерной, 25. Потом их перевезли в московскую тюрьму. В чем обвиняли Ганзен — неизвестно. Корней Иванович Чуковский пишет: "по какому-то недоразумению..." Он упоминает об этом в неопубликованных до сих пор примечаниях к своей "Чукоккале", где осталось письмо Анны Ганзен, написанное, как обычно, в стихах. Его удалось вынести со Шпалерной историку и критику Зинаиде Венгеровой. Письмо большое, последние строчки такие:

Пусть кончу жизненную сагу,

Как не гадала - не ждала.

На свете все ведет ко благу,

Ни на кого в душе нет зла…

Чуковский, комментируя много лет спустя эти, как он говорит, "незатейливые вирши", пишет: "... Ганзен, одна из лучших переводчиц той эпохи. Русские читатели моего поколения знали Андерсена, Ибсена, Гамсуна... по ее переводам. Это была ... деятельная и добрая, всеми любимая женщина. Вечно хлопотала о каких-нибудь неимущих и страждущих..."

Не знаю, кто похлопотал о ее спасении, но из тюрьмы ее с дочерью освободили где-то в конце 1919 года. Возможно, что помог Горький, ведь она трудилась под его началом во "Всемирной литературе". Из тюрьмы она передала ему поэму, сочиненную в заключении.

Она могла бы, наверное, вырваться из голодной России и уехать к мужу в Данию, но осталась на родине. По-прежнему занималась переводами, теперь уже вместе с дочерью. Одно время была избрана и работала казначеем Ленинградского союза писателей.

 До конца двадцатых годов ей удавалось переписываться с Дмитрием и его женой, жившими в Латвии. 27 августа 1929 года сын написал ей из Риги: "Дорогая мама-бабушка! Ну вот, есть у тебя теперь внук Алексей..."

Где теперь живет Алексей Дмитриевич Ганзен? Знать бы, что жив... В архиве Анны Васильевны есть упоминания и о другом внуке, сыне Ольги. Только вот как его звали — пока не знаю. Сохранилась записка Ганзен, адресованная директору ленинградского Детгиза  Г.И. Мишкевичу где-то в середине тридцатых годов:

"Сегодня присылаю Детгизу 4 сказки Андерсена в моем новом переводе... Задержка вызвана... операцией, сделанной моему внуку (удаление гланд)..."

Что стало с мальчиком в блокаду? Ушел ли он на фронт, был ли отправлен с какими-нибудь знакомыми в Касимов к родственникам? Об этом я тоже пока ничего не знаю.

Петер Ганзен умер в декабре 1930 года. Дмитрий писал матери 8 января 31-го года: "Дорогая мамочка, вернулся из моего грустного путешествия... Очень тяжела была последняя неделя, когда папа по ночам бредил, говорил по-русски и пытался встать... В тот же день появились маленькие некрологи в газетах... Статьи в газетах были очень прочувствованны. Вспоминалась папина долгая жизнь, его работа, его привычки, его последние годы в Копенгагене... У папы на книжке было что-то 156 крон. Эти деньги также пошли на похороны..."

В первых числах июня 1941-го Анна Васильевна завела новую тетрадку для стихотворного дневника. На обложке написала: "В черные дни".

Уходит старый страшный год,

И пусть с собой он унесет

Все злобы года — лихолетья.

Но пусть на многие столетья

Людская память сохранит

Незыблемое, как гранит.

Спасибо тем, чьей волей гордой,

В победу нашу верой твердой

Спасется Красный Ленинград.

Эти строчки помечены 31 декабря 1941 года. Рядом — посвящение: "Сереже Кетлинскому на добрую память и с приветом на новый 1942-й год". Может быть, Сережа жил по соседству и был последним, кто мог чем-то помочь семидесятилетней женщине?..

2 апреля 1942 года Анна Васильевна Ганзен умерла в своей застуженной квартире номер 6 в доме № 17 по 10-й линии Васильевского острова.

Первый раз я написал о Ганзенах в новогоднем номере "КП" за девяносто первый год. Пришли письма. Судьба потомков Анны и Петера Ганзенов из этих писем не прояснилась. Зато прояснилась благодарность читателей  к тем, чьи лица и судьбы так долго были скрыты за неприметной строчкой в конце книги сказок: "Пер. с датского А. и  П. Ганзен".

Елена Евсеевна Бошкина из Алма-Аты  написала  мне тогда: "Спасибо Вам за дань отданную Ганзенам! Откуда мы бы еще о них узнали?..  Читала Вас, а вспоминала своего Андерсена 42-го года. Колхоз в деревне Носково Новосибирской области. После 7-го класса нас по нескольку человек раскидали по разным колхозам. Носково — один из самых бедных. Люди пухнут с голода, хлеба не видят, на трудодни - палочки. Нас, двух девчат, поселили в пустующую летом школу. Спали мы там на голых столах после прополки овсов, голодали, и там я нашла великую радость и счастье! Там в этой школе был шкаф с книгами: Андерсен, Диккенс, Аксаков. Я тогда решила, что голод не страшен, если есть что читать. И не то чтоб я впервые встретилась с Андерсеном, нет. Мне его читал папа. Но в  этой пустой школе я Андерсена для себя открыла!.."

Сейчас в Дании кончаются детские рождественские праздники. Но возле каждой городской ратуши еще стоят елки, украшенные шарами, бантами и свечками. В каждом  окошке еще  горят разноцветные лампочки и качаются соломенные козлики. На улицах много музыки и детей.

Только пустует маленькое гнездо – как раз над окном сказочника.

Весной в него вернется с юга ласточка, она расскажет, как там Дюймовочка.     

С.-ПЕТЕРБУРГ- МОСКВА

P.S. Автор благодарен директору Санкт-Петербургского филиала Архива РАН Владимиру Соболеву, сотрудникам рукописного отдела Пушкинского Дома и Елене Чуковской за неоценимую помощь в подготовке  этого материала.

Послесловие, которое свалилось как снег на голову

... Ну вот, сказочные обстоятельства закрутили и меня! Я просто чувствую, как они уносят листки бумаги с моего стола. Лицо у меня горит, будто метель жжет его.

А все дело в том, что я только что разговаривал по телефону с правнуком Анны и  Петера Ганзенов! Он живет в Петербурге, зовут его в честь прадеда Петром. Петр Кожевников. Один из самых юных авторов бесцензурного и гонимого в конце 70-х журнала "Метрополь", замечательный писатель, актер и художник. Конечно же, я слышал о нем и даже кое-то читал, но откуда я мог знать, что он правнук Анны Ганзен?

А узнал я об этом из разговора с Лилианой Зиновьевной Лунгиной, переводчиком самых популярных у нас скандинавских сказок, в том числе и повестей Астрид Лингрен о Карлсоне, Пеппи, Эмиле из Лененберги. Я случайно заговорил о Ганзенах, Лилиана Зиновьевна вспомнила о Петре Кожевникове. Мир тесен, а мир добрых и талантливых людей - при всей их разбросанности по планете - он тесен, как старый дом.

Сейчас мне почему-то кажется, что это меня нашли. Как оловянного солдатика андерсеновской сказки... У истории об Анне Ганзен, которую я начал вам сегодня рассказывать, будет теперь продолжение. Возможно, его напишу уже не я, а Петр Кожевников-Ганзен, который все-таки писатель в четвертом поколении и знает о своей  родословной куда больше меня. И тогда вам откроется много замечательных событий из  жизни удивительной семьи, которая уже второй век служит русской литературе.

«Все прояснится, все встанет на свои места… А пока я умолкаю, счастье, что мой рассказ кончается так по-рождественски - не грустным, а веселым многоточием, похожим на конфетти...

Шеваров Д.

Первое сентября.- 1996.- 4 января.

Оригинал текста - http://rcl.boom.ru/ganz_htm/dyjm.htm