Случайный отрывок из текста: Райнер Мария Рильке. Письма к молодому поэту
... И поэтому так важно быть одиноким и внимательным, когда ты печален; потому что-то, казалось бы, недвижное и остановившееся мгновение, когда в нас вступает будущее, много ближе к жизни, чем тот случайный и шумный час, когда оно — как бы независимо от нас — обретает жизнь. Чем тише, терпеливее и откровеннее мы в часы нашей печали, тем неуклоннее и глубже входит в нас новое, тем прочнее мы его завоевываем, тем более становится оно нашей судьбой, и мы в какой-нибудь отдаленный день, когда оно "совершится" (т. е. от нас перейдет к другим людям), будем чувствовать себя родственнее и ближе ему. ...  Полный текст

ВСЕГО ЛИШЬ СКРИПАЧ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава III

Б л у м.

Так здесь она?

Б р а н д.

О да! Царица фей, сама царица!

И. М. Р. Ленц Страдающая женщина

Молись за дев, обет принявших,

За узников во мгле темниц,

И помолись за женщин падших,

Любовь предавших плоти жриц.

В. Гюго

Крайности как круги на воде — дальше всего от центра они сходятся. Именно у гроба любимого человека мы как никогда верим в бессмертие.

Вот и Кристиан теперь, когда действительность, казалось бы, разрушила все мыльные пузыри его надежд, крепче всего верил в свое будущее. Артисты, о которых рассказывал ему граф на Сальтхольме, не шли у него из ума.

За эту зиму он прочитал две книги: «Альберта Юлиуса» и Ветхий Завет; обе он считал непреложной истиной, и в обеих борьба и испытания вознаграждались счастливым концом. Альберт Юлиус находил счастье на своем скалистом острове; библейские истории — а ведь они были словом самого Господа — тоже всегда хорошо кончались. Бедный пастушонок Давид становился царем Израилевым, к Иову возвращались здоровье и богатство, злого Амана повесили, а Эсфирь царь Артаксеркс сделал царицею.

«Истинный талант всегда пробьет себе дорогу», — сказал граф. «Господи! — молился Кристиан, доверчивый, как ребенок. — Дай мне истинный талант, я употреблю его лишь во славу Твою».

Звездными вечерами он по многу часов с благоговением и надеждой смотрел на небо. Когда-то астрологи полагали, что звезды влияют на судьбы людей, живущих под ними. Теперь эта вера утрачена: мы знаем, что такой силой обладают только звезды на груди у человека. Кристиан ждал помощи и от звезд на небе, и от графа, звезда которого сверкала так же великолепно, но увы! Помощь не приходила ни с той, ни с другой стороны.

Однажды вечером, размышляя обо всем этом в темной каюте, он заснул, и ему на удивление живо привиделась та, о ком мы уже почти забыли, а многие, верно, хотели бы забыть, — Стефанова Карета. Она вела его за руку по иссохшей пустыне, где земля растрескалась так, что на каждом шагу им грозила опасность упасть в глубокую щель, но в конце концов они пришли в чудесный цветущий сад, воплощение музыки и радости. Стефанова Карета дала ему серебряную скрипку, и, когда смычок заскользил по струнам, его пению стали вторить тысячи других инструментов; от их громких звуков он проснулся с радостью и умиротворением в душе: женщина, чей образ вытеснил граф, явилась ему снова, как добрый ангел. Она, правда, не давала ему денег, как граф, зато от всего сердца пожимала ему руку и нежно смотрела в глаза. И, как ни удивительно, в этот самый миг с трапа, ведущего в кубрик, донесся голос, очень похожий на ее. Значит, она все-таки пришла, как добрая и могущественная фея, чтобы повести его к славе и счастью! Кристиан хотел броситься ей навстречу, но она была не одна — за нею шел матрос. «Есть там кто-нибудь?», — раздался его громкий окрик, но необъяснимый страх лишил Кристиана дара речи.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросил матрос женщину.

— От тебя зависит, — ответила она, — отправится ли мое тело в выгребную яму, а душа — в геенну огненную.

— С каких это пор ты стала святошей? — засмеялся матрос.

— Я должна высказать тебе все, что у меня на сердце, — жалобно проговорила женщина.

Кристиан прислушался, хотя было ясно, что речь пойдет не о нем.

Мы не будем отворачиваться, да это и не нужно. Когда мы видим на садовой дорожке уродливую большую склизкую жабу, она нам противна, но если, преследуемая или мучимая, она издает свой монотонный крик, нам становится ее жаль, отвращение переходит и сострадание; так насколько же сильнее должны быть эти два противоположных чувства, когда речь идет о человеке — о таком же существе, как мы с вами. Не отворачивайся от этой женщины, хотя я показываю ее тебе не среди танцующих одалисок, под сенью пальм, на берегах полноводного Ганга. Не отворачивайся, хотя ты видишь ее под низким потолком кубрика на маленьком суденышке, а не при блестящем дворе, где графы и герцоги добиваются благосклонного взгляда королевской фаворитки. Здесь порок стоит на своей низшей ступени, потому что его одеяние — бедность; не в золоте и шелках он предстает тебе, а в нищете; ты видишь его подобным василиску, посмотревшему на себя в зеркало, от чего разрывается каждый его нерв. Есть нечто трагически-волнующее в человеке, опустившемся на уровень животного и в своем падении осознавшем, что он был создан по образу и подобию Божию. Блажен тот, у кого был дом, где его воспитали в стыдливости и научили эту стыдливость сохранить. У Стефановой Кареты такого дома не было. Сладкие слова мужчины вливают яд в женскую душу, и она соглашается на бесчестье. Если бы ты восемнадцать лет назад увидел стройную четырнадцатилетнюю девочку с чистыми и ясными жизнерадостными глазами, ты бы вспомнил миф о Семеле — она пожелала, чтобы Юпитер явился к ней во всем своем величии, и ее возлюбленный явился — но не теплым солнцем, а жгучим огнем, и в его объятиях она превратилась в пепел. В пепел, в прах обращается земная красота.

Мы больше не верим в привидения, не верим, что в полночь мертвецы, одетые в белые саваны, витают среди нас, живых. Но в больших городах мы их видим. В лунном свете, когда метет поземка и мы поплотнее закутываемся в плащи, нам встречаются существа женского пола в белых, по-летнему легких одеждах; проходя, они делают нам знак. Они дышат на нас ядовитым могильным смрадом; не верьте здоровому румянцу на их щеках — мертвые головы раскрашены; они улыбаются, но с отчаянием или потому, что пьяны. Эти создания мертвы, но более страшной смертью, чем обычные покойники. Они похоронили душу, а тело ходит по земле, как привидение; как вампиры, они питаются человеческой кровью, потому-то и цепляются за уличную пьянь, за таких подонков, от которых тошнит даже мужчин. Это очень несчастные призраки, потому что с рассветом они не успокаиваются в своих могилах — нет, тогда к ним приходят сны отчаяния, их мучают кошмары и не дают покоя мысли о презрении окружающих, о более достойной жизни. Слезы текут по размалеванным щекам, и, чтобы прогнать эти думы, женщины хватаются за рюмку; ядовитое клеймо смерти становится еще заметнее на следующий вечер, когда они снова бродят как привидения. «Спаси меня! Я еще не умерла, лишь впала в летаргию, во мне еще живет душа!» — молит несчастная, но люди, услышав голос из могилы, в испуге, убегают, а у нее нет сил поднять крышку гроба — сложившиеся обстоятельства, и тяжелую землю— грехи, которые давят на нее.

— Спаси меня! — таковы были и первые слова, услышанные Кристианом от той, кого он считал богатой, знатной дамой, до сих пор знакомой нам как одно из его светлых видений. — Я утопаю в трясине. Все меня презирают. Я сама себя презираю. Спаси меня, Серен! Я честно отдавала тебе часть своих денег. У меня еще осталось сорок далеров. Женись на мне! Забери меня из этого проклятого заведения, увези в такое место, где меня никто не знает, где ты не будешь стыдиться меня! Я буду работать до кровавых мозолей. О, возьми меня с собой! Еще год — и будет поздно.

— Ты хочешь, чтобы тебя я привел к своим престарелым родителям? — усмехнулся матрос.

— Я буду целовать им ноги, пусть бьют меня, я готова покорно сносить побои. Я уже немолода, мне скоро двадцать восемь, но ведь я и прошу тебя не о любви, а о милосердии! Больше мне просить некого. Если этого не сделаешь ты, мне останется лишь пить, покуда у меня не начнет трещать голова и я не забуду, до какого жалкого состояния сама себя довела..

Она ухватилась за грязную матросскую робу.

— Это и есть та важная вещь, которую ты хотела мне сказать? — фыркнул Серен и оттолкнул женщину.

Ее слезы, душераздирающие вздохи и слова, полные отчаяния, пронзили сердце Кристиана; исчезла картина, созданная мечтой, и он увидел изнанку действительности.

Он снова был один.

Через несколько дней надо было прорубать фарватер. Матросы и Кристиан вгоняли топоры глубоко в крепкий лед, и он трескался на большие плиты. В ледяную массу вмерзла белая тряпка. Матросы расширили трещину и нашли там женщину, одетую в белое, как на бал; на шее у нее были янтарные бусы, в ушах золотые серьги, а скрещенные руки примерзли к груди. Это была Стефанова Карета.

Кристиан не мог забыть это зрелище — заключительную сцену пьесы, начавшейся в тот памятный вечер. Чему учил его крестный во время их последней встречи в Свеннборге? «Пользуйся радостями жизни, пока можешь, чтобы в старости не плакать от того, что у тебя нет грехов! Лучше наслаждаться жизнью слишком необузданно, чем потом в одиночестве вздыхать о том, что ты не насладился ею, пока мог!» Кристиан понял теперь, что слова эти были от дьявола. Он обратился к Господу и прочитал молитву «Избави нас от лукавого».

В тот вечер, уйдя от Серена, молодая женщина проскользнула в воду между ледяным полем и корпусом шхуны. Холодное течение погасило пожар отчаяния. Кристиан больше не надеялся, что сбудутся его мечты. Феи бывают только в сказках, но не в реальной жизни.